Вот в чём дело. Я сейчас пишу некое "тварэнье". ибо у меня огромный писательский "толант". В голову пришёл небольшой отрывок. Решила здесь запостить, чтобы не забыть.
Следователь тяжко выдохнул воздух и вот уже в который раз обтёр изрядно вспотевший лоб платком. Говард сидел всё в той же позе. Даже она выдавала невероятное хладнокровие и непринуждённость владельца, что уж говорить о взгляде, мимике и прочих вещах.
Бедный полицейский не мог уже выносить этого. Всё в допрашиваемом вызывало у него страх вперемешку с сильнейшим отвращением. Но второе понятие не совместимо с Говардом Флинтом. Такое прекрасное существо никак не может быть источником подобного ощущения. Нет, всё было наоборот - отвращение было к допросу, к столь ужасному обвинению, ко всему судебному процессу. Следователь Харрисон прекрасно понимал, что сидящий перед ним молодой мужчина не виновен.
Да, такой холодный и бесчувственный взгляд зелёных глаз не вызывает доверия. Да, репутация у этого человека была не самая лучшая. Да, он известен своей толстокожестью и постоянным отсутствием каких-либо эмоций - даже вот, сейчас, на лице, как всегда, ни тени одолевавших его чувств или мыслей, ни намёка на определённое выражение лица, ничего человеческого.
Но не был он похож на убийцу. Говард выглядел гораздо менее походившим на безжалостного преступника, чем пятнадцатилетняя девушка-отличница из глубоко верующей семьи.
- Я так больше не могу, - следователь рывком поднялся со стула и нервно зашагал по комнате. Говард проводил его взглядом.
- Нет, нет, нет, нет... Так не может быть, так не может быть, - как заведённый, повторял Харрисон, запустив свои жилистые руки в волосы, которые уже изрядно затронула седина - Нет, нет... Нет! Флинт! - он резко метнулся к мужчине и, с жутким, покрытым потом, лицом, переборол себя и уставился в эти уже надоевшие зелёные глаза.
- Флинт... Скажи мне ещё раз, как всё было... Вот тот момент, когда в доме прозвучал выстрел... Как это было?
- Я не видел, - нисколько не дрогнув, ровным, спокойным голосом отвечал Говард. Обычно он был немногословен и мог бы обойтись лишь кратким ответом на вопрос. Но в тот момент он понимал, что нужно помочь делу, помочь тем, что он ещё раз, в подробностях, всё опишет. И осознавал это не по причине какой-нибудь неведомой эмпатии, шестого чувства или даже простого сожаления, ибо всё было ему крайне недоступно. Голова, работавшая словно мощный компьютер, обыкновенно всё посчитала. Он может своим участием ускорить реакцию, выступить катализатором. Это будет выгодно и для Харрисона, и для завтрашнего заседания, и для него самого. Выгода не циничная коммерческая, а простая математическая.
- Когда я закончил говорить с Анной, я развернулся и вышел из комнаты, ничего более ей не сказав. Она за мной не пошла, не окликнула. В последний раз я видел её живой за миг до того, как отвернулся от неё. Дальше пошёл по коридору, вышел из дома через парадную дверь - она была не заперта. Уже отошёл на три-четыре шага от крыльца, как вдруг услышал выстрел в доме. Я побежал туда. Открыл входную дверь, никого не было. Пошёл в гостиную, туда, где мы с Анной разошлись. И увидел её на полу, с огнестрельным ранением в виске, всю в крови. Вряд ли это была мгновенная смерть, такой быть почти не может... Скорее всего, когда я проверял ей пульс, она была без сознания, доживала последние секунды, уже не будучи в этом мире. После того, как не почувствовал её сердцебиения, я осмотрелся по сторонам и увидел пистолет метрах в трёх от Анны. Я подошёл, взял его в руки, посмотрел, что за фирма. Дорогой, можно сказать, раритет, у моего отца был похожий, но не такой старый. Неподалёку лежал глушитель. Стреляли без него, странно... Это был не я.
Прозвучала фраза, в которой следователь был убеждён. Но ему было легче всего слышать её непосредственно от обвиняемого. Что сказать - Харрисон был человечным. Потому ему совсем не нравился Говард.
- Ну вот, уже лучше... - облегченно вздохнул полицейский и вернулся на своё место. Снова вытер со лба пот.
Флинт же замолчал и смотрел прямо следователю в глаза. Тот старался как можно сильнее скрыть ужасную дрожь.
- Я знаю, что не ты. Все знают, что не ты. И, тем не менее, ты не спешишь доказывать свою невиновность... Почему, Говард? Хотя бы заплатил, что ли, дабы дело пошло быстрее, ты же так богат... Почему? - Харрисон сложил руки у подбородка.
Он впервые обратился к нему по имени, а не по фамилии.
Мужчина немного помолчал, потом заговорил всё тем же тоном.
- Незачем. Я знаю, что не стрелял в Анну Крафт и не причастен к преступлению. Адвокат тоже знает. Вы знаете это. Прокурор знает. Судья знает. Все знают, повторю Ваши слова. Пусть доказывают те, чьей обязанностью это является.
- Хочешь сказать, твои руки и совесть абсолютно чисты?
- У меня нет совести. Была бы - я бы предпочёл тогда не заходить в дом, не притрагиваться к окровавленной Анне, не брать в руки пистолет. Будь у меня совесть, Крафт была жива, ибо я бы тогда не отказал в её просьбе. Я, правда, искренне не понимаю, что люди находят в этих телячьих нежностях, - красивое лицо Говарда на мгновение исказило выражение презрение, которое бывает, когда видишь коровьи экскременты.
Следователь запрокинул голову назад и тихо застонал, но вскоре вернулся к делу.
- Кто последним уходил с ужина?
- Карлотта Пинкстоун, - без промедления ответил Флинт.
- Ты видел, как она покидала дом.
- Нет.
Харрисон немного взбодрился и прищурил свои чёрные глаза.
- Полагаешь, она могла стрелять?
- Вполне. Ведь она, как рассказывала покойная Анна, ревновала меня к ней.
- Вот ведь ёщё незадача... - следователь нахмурил брови и почесал подбородок - Её даже не допрашивали особо, как остальных гостей. Видимо, эта дамочка сумела убедить прокурора, что нелогично опрашивать, ушедшую за два часа до смерти Анны, гостью. Подкрепив это несколькими бумажками ему в карман.
Говард слегка пожал плечами. Харрисон снова протяжно вздохнул и устало закрыл глаза. Они сидели тут уже шестой час, а на город давно накатила глубокая ночь.
Черноволосый молодой мужчина повернул голову в сторону окна и о чём-то задумывался.
Никогда нельзя желать залезть в голову к Говарду Флинту. Такой храбрец рискует потерять там свою собственную, какой-нибудь мощный механизм ненароком заденет. Или же просто сойдёт с ума от подобного объёма информации, который хранит в себе это таинственный разум. Буквально нечеловеческий...
- Мистер Харрисон, - спустя пару минут, в течении которых следователь успел задремать, в комнате снова раздался на редкость красивый голос.
- А? Что?!.. - полицейский встрепенулся и посмотрел на Говарда, чей леденящий кровь взгляд снова задержался на нём - Говори, я слушаю.
- Скажите, я Вам нравлюсь?
Нависло молчание. Сопровождавшееся ощущением, что над головой нависла огромная капля, и если ты шевельнёшься, то она обязательно сорвётся именно тебе на голову.
- Прошу прощения?..
- Я Вам нравлюсь? - уже громче повторил Говард. Впервые он с таким сильным интересом задавал вопрос человеку. Потому что его он поистине терзал.
Ведь Говард Джеймс Флинт нравился всем, от мала до велика, особам любого пола! Нравился каждому по-разному, но нравился всегда. Такой, как он, не может, хотя бы, задержать на себе взгляд.
И каждый раз ему всё прощали. Всё сходило с рук.
Потому в этот раз он решил не подстраиваться, не прилагать никаких усилий. Испытать судьбу. Испытать жизнь. Испытать этот мир. Честен ли он? Есть ли в нём то самое неведомое добро, о котором все говорят? Если ли что-то из ряда того, к чему волей-неволей стремятся... Люди?
Да, он не человек... Скорее, машина. Он абсолютно не человечный.
- Я Вам нравлюсь, мистер Харрисон? - уже с толикой раздражения спросил Говард.
Следователю было положено сейчас отвечать на этот вопрос ещё несколькими, притвориться, что он не понял его смысла. Но... Не было нужды. Ведь он же прекрасно знает, что имел в виду этот молодой человек. А скрыть это не выйдет. Правду все в городе говорят - Флинта-младшего невозможно обмануть.
- Нет. Не нравишься.
Говард усмехнулся. Крайне редкое явление.
Этот полицейский - единственный, пока что, человек, кому не понравился Говард Джеймс Флинт!
Он поднялся со своего стула и подошёл к маленькому, единственному в этой душной комнате, окну. Посмотрел на тёмную улицу. Людей не было, проехала одна-единственная машина, горели фонари. Красиво... Такая неестественная и такая привычная красота.
- Ну что же... Получается, что в этом мире всё ещё есть справедливость.